«Пишы через «Ы»

[dr_jekyll44]

Фильм «ЕЩЕ!» — о легендарной группе «АукцЫон» — выходит на российские экраны

www.novayagazeta.ru

Кино Дмитрия Лавриненко — не заказ, не фильм-концерт, не хронологическое «био». Поначалу музыканты отбивались от документалиста. Они — племя, прежде чем принять чужого, долго к нему присматриваются. Привыкли — впустили. Когда уезжали в американские гастроли, даже согласились взять с собой камеру Лавриненко. «Нельзя слишком много смотреть на свободу: голова может закружиться», — ерничают музыканты в США. На самом деле, им все равно где петь: страна, стадион, крошечный клуб, репетиционная. У них всегда тет-а-тет с музыкой.

Портрет культовой группы Дмитрий Лавриненко снимал 7 лет. «ЕЩЕ!» — концентрированное кинематографическое высказывание. Попытка приближения к музыке и ее авторам. Минимум синхронов, съемки разных лет, концерты, репетиции, работа в звуковой студии. Трудный поиск звука, спор гармонии и какофонии, рождение темы, экспертиза записанного.

Концерт закончен, исполнители скрываются за кулисами, публика расходится. И только один фрик, застрявший у сцены, сорванным голосом, как заведенный, долбит: «Еще! Еще!..» Это начало фильма.

Запись
Наушники накрепко привязаны к голове веревкой. Федоров — в студии с непроницаемыми войлочными стенами, инструменталисты — за стеклом. Голос Федорова — вьется, хнычет, ласкает, царапает. Один дубль, второй… Он недоволен, что-то выправляет, ругается с музыкантами.

…Контрабас Волкова выводит нечто классическое, с экспериментальным роком сложно связанное. Эту замысловатую вязь они выплетают сейчас все вместе. По наитию нащупывают интонацию. Правильную пульсацию. Их музыка не поддается определению, это и авангардный рок, и психоделика, и скрежещущий авант-рок, и постпанк, и джаз-рок, и барокко, и прогрессив. Мелодика гипнотичная, кружащаяся, как юла, дятлом стучащая в мозг. В текстах — повторы, брошенные рифмы, незавершенные строки. Федоров дает установку себе самому: не бояться простых слов «вода», «огонь», «смерть», «любовь», «жажда». Простые слова — лишь ноты, их можно складывать в какофонию и прозрачную гармонию. А потом раскладывать на слоги, рассыпать бисером смыслы, топить их в музыке. «Так на холсте каких-то соответствий твое лицо».

Записывают «Мимо», «Карандаши и палочки», знаменитый альбом «Юла». Собирают звук по крупицам. Записали. Федоров напряженно вслушивается. Наконец лицо разглаживается — совершенно детское счастливое лицо. Это его краткосрочная командировка во внутренний рай… Играть — значит изобретать. В композициях аукцыонщиов в равных долях философия и дурь, внутренняя дисциплина и раскрепощенность, меланхолия и ёрничество. Между прочим, когда их знаменитые хиты поют другие — исчезает загадка, метафизика, остаются голые ноты, чаще всего получается попса…

Лавриненко складывает фильм, как аукцыонщики — музыку, смешивая случайное и важное. В сложных и простых ракурсах, нервном и неспешном монтажном рисунке пытается ловить энергию. Ведь «АкуцЫон» нужно слушать вживую, иначе как почувствовать бешеную эмоцию, ведущую мысль по грани абсурда и бреда? Но порой фильму не хватает развития. Словно сам он кружит на месте.

Концерт
Федоров — неправильный вокалист, никакой не фронтмен, стеснительный, слегка пришепетывает, на сцене держится в тени фигляра Гаркуши. Популярность ему до лампы, ноль звездизма-цинизма. Для него существует одна правда — правда личности. Товарищи говорят: у него дзенский ум, рвущийся за пределы выразимого.

Сверкающий пиджаками и набриолиненным чубом шоумен Гаркуша — мост с залом. Он дает ток. Гаркуша, как обычно, почти не поет. Что-то тянет дурацкое, выкрикивает фальцетом, прыгает к потолку, кукует, дудит в свои свистульки-дудочки, спрятанные в знаменитом рыжем портфеле. Тут же «сантехнический набор» из трубок, кабаса из пивной банки. Пук-тук. Полый звук. «Мальчик как мальчик ту-ту, ру-ру».

Однажды он свою рыжую драгоценность потеряет. Вернет портфель режиссер, мы его не видим, можно подумать, это сама камера портфель Гаркуше вернула.

Аукцыонщики отстаивают «нормальное состояние — падать». Просто заниматься музыкой. Изобретать с Димой Озерским на кухне песню, которую «ветры поют,/ плетью огонь/в горле зовут». Это особое падение — чувство невесомости, более всего ощутимое в их лучших альбомах: классической «Птице», метафизическом «Как я стал Предателем». В водопаде «Воды», в шаманстве «С днем рождения» и «Хомбы».

Каждый концерт — пунктирная линия: пробелы-недоговоренности слушатель заполняет сам. «Ощущение «под» превращается в ощущение «на».

Лавриненко снимает разные концерты как различные визуальные композиции. Красные, зеленые софиты. Мокрый до нитки Гаркуша. «Суета и тепло, капли дождевые...», «Жизнь быстра…» Пространство извивается. Свет ослепляет цвет, превращая его в черно-белое изображение. Неожиданная «шотландская» партия трубы. Соло контрабаса. Смычковая линия взбирается вверх-вверх. Это меланхоличный и ироничный виртуоз Волков (контрабас, клавишные), для которого вообще не существует «стенок» между видами музыки. Его смычок сшивает классику с барокко, фри-джаз с аутентичным стилем, выводя в какой-то миг звук на пение виолы. В следующее мгновение он перебирает пальцами струны рояля, превращая щипок в звук лютни и тара.

Рядом
Кажется, в жизни легенды ленинградского рок-клуба — «АукцЫона» — все спонтанно. Вся жизнь «с листа». Даже название возникло из случайной ошибки. Теперь это «Ы» — эмблема, символ неформального, невыверенного, неочевидного подхода к жизни и к музыке. «Жы-Шы пишы через «Ы».

Перкуссионист Шавейников готовит для одногруппников соус к спагетти, басист Виктор Бондарик ловит кайф на рыбалке. Камера для них уже — невидимка, на нее не обращают внимания ни в домашних застольях, ни на даче, ни на репетициях.

Олег Гаркуша относится к себе критически: «Я не Пушкин, не Смоктуновский…», «У меня лицо такое, просто для кино». У него лицо… такое. Недаром его любил снимать Балабанов, Огородников, Вырыпаев, он возник в эпизоде у Германа в «Хрусталёве…» Гаркуша в кинобудке профессионально заряжает ленту в аппарат, любуется на себя юного. Он в группе почти сначала. Ошивался у сцены, своей магнетической странностью увлек Федорова. Завис случайно и навсегда. Сейчас и он: «Я — сам себе и небо, и луна». Гуляет по Питеру в пиджаке со стразами и рассказывает нам, как пил годами без меры, каким становился мерзким. Ведет нас по Питеру сквозь дворы-колодцы в прошлое. Мусорная скульптура-пугало из смятой бумаги падает с верхнего этажа. Гаркуша склоняется над убитым бумажным шутом. «На смерть, на смерть держи равненье, / певец и всадник бедный».

Он приводит нас к клубу «Ленинградец», здесь зарождался питерский рок. Для кого-то и сегодня живой. Во всяком случае, аукцыонщиков хоронить рано. «Я бежал и думал о том, что плохо бежать по краю».

Группа плывет по Питеру на катере, напевая в легкую… «Через годы, годы, через воды, через беды,/ Еду, еду, еду».

Их гражданская позиция — в музыке, «баррикады» — слова и ноты. Здесь со студии и на сцене — борьба с безвкусицей, с фальшью в любом ее проявлении. С комсомольской риторикой, прущей из всех дыр, с вампирской властью и стадным ее одобрением, с абсурдом, в котором как-то все прижились. «А я уже, похоже, не могу молчать:/ От молчания лопается кожа на плечах».

Свои
Аудитория группы — «свои». Хотя взаимодействие с публикой особого рода: хотите слушайте — хотите нет. Мы играем. Стыдно стараться понравиться. Есть музыка, — как полагал Курёхин, — вещь сиюминутная. По большому счету не только не ремесло, даже не профессия. Способ получать удовольствие. И оценка концерта для Федорова и со товарищи — не по реакции публики: важно, чтобы он состоялся внутри.

Публика «АукцЫона» о своих кумирах — с уважением, но без фанатизма, подбирая точные слова. Раздумчиво: «Не стоящие на месте». Твердо: «Не могут врать». Юродствуя: «Ваня, ничего не говори, тебя вырежут!» Обнадеживающе: «Их песни, примиряющие со смертью». Слушатель доверяет «часовым музыки», вкладывает свои смыслы в тревожный поэтический треп. «А над нами птицы парят, / а под ними звезды горят».

Когда-то они парили на олимпе отечественного рока вместе с «Кино», «Аквариумом», «Алисой»… Как сохранить группу — неформально, — у нас все еще полно ветеранов на сцене? Но колдовство, пульсацию боли и эмоции — главный магнит для старых и новых фанатов. Не боясь эклектики, не опускаясь до кэмпа и попсы. Сберечь свой рок-н-ролл в непрестанном движении, в асимметрии, в трудном подъеме. Как река, рука, ручей, речей над ней текла моя душа…

P.S. «ЕЩЕ!» — первая часть дилогии, в скором времени выйдет второй фильм о Леониде Федорове, музыканте, создавшем в 1978-м свою группу.